Член Совета РСП Владимир Хотиненко: «Кино – это искусство потерь и импровизации»
Режиссер, сценарист, педагог, член Совета Российского союза правообладателей (РСП) Владимир Хотиненко не первый год входит в жюри кинофестиваля «Балтийские дебюты».
Во время нынешнего кинофорума, который прошел с 6 по 12 июля в Калининграде, народный артист Российской Федерации провел мастер-класс по режиссуре игрового кино. В интервью корреспонденту издания «Страна Калининград» Владимир Хотиненко рассказал о работе в киноиндустрии, роли бунта в творческой биографии и многом другом.
– Владимир Иванович, знакомясь с вашей биографией, выяснила, что у вас с самого девства была склонность к бунту. Наверное, это сыграло роль в выборе профессии?
– Я с первых классов был патологическим отличником. При этом страшно боялся стать эдаким ботаником. Поэтому бунт был некой компенсацией. Был вечным лидером, заводилой, зачинщиком всевозможных боев и состязаний. Ну и бунтов, конечно. Меня трижды исключали из школы, пару раз пытался сбежать из дома. Конечно, выбор тернистой режиссерской профессии вместо проторенной архитектурной тропы – это тоже был своего рода бунт. В результате моя судьба в кинематографе парадоксальна: я не оканчивал ВГИК, но при этом руковожу в нем кафедрой (смеется).
– Во ВГИКе огромные конкурсы. Интересно, абитуриенты осознают, что работа в кино – вещь жесткая и непредсказуемая?
– И конкурсы с каждым годом все больше – 500–600 человек на место при наличии 10 бюджетных мест. Во время сдачи экзаменов я спрашиваю студентов: «Какую оценку тебе поставить? Хочешь, хоть четверку, хоть пятерку поставлю. Это совершенно не принципиально. В перспективе – не такой уж отдаленной – оценку тебе поставит сама жизнь». А кино – это действительно штука жестокая. Прежде всего потому, что это искусство потерь. Это абсолютно точное определение. Ты не можешь не терять – не та погода, не то сыграли, нет денег. Чем меньше ты потеряешь на пути достижения цели, тем будет лучше результат.
Когда я начинаю проект, то мы прикалываем на дверь бумажку с надписью: «Кино – это искусство потерь». А еще это искусство импровизации. Иногда удивительные вещи случаются – съемки во время съемок, эдакая матрешка. В ту пору, когда я был ассистентом у Никиты Сергеевича, «Пять вечеров» мы сняли совершенно спонтанно во время съемок «Обломова».
– У вас две ленты, посвященных творчеству и личности Достоевского. Какие струны вашей души задел Федор Михайлович?
– Знаете, ситуация с Федором Михайловичем – это судьба. Мне дважды предлагали поставить для телевидения фильм о Достоевском. Но, во-первых, у меня была четкая позиция: классику не экранизирую, ибо все сказано до меня. Во-вторых, был занят в других проектах. Но, когда предложили во второй раз, я уже был, слава богу, свободен, я принял это предложение, хотя не без тревоги.
И первое, что я, причем довольно быстро, для себя обнаружил: оказывается, я ничего не знаю про Федора Михайловича Достоевского. Хотя в школе я очень хорошо учился. Мне казалось, что знаю. Да, гений, писатель, такой вот угрюмый, какой-то такой вот, с портрета Перова и нескольких фотографий. Когда вник, понял, что для меня Достоевский – это космос, это душевные бездны и фантастические озарения. Этим-то вот и задел…
– По поводу вашей трактовки личности Достоевского прозвучало немало критики. Как вы реагировали?
–У меня были жаркие споры с достоевсковедами – назовем их так. Основной их претензией было примерно следующее: нельзя показывать такого классика, недопустимо делать акцент на его игромании и любви к женщинам. А я отвечал, что образов вдохновенного сочинителя с горящим взором мы видели предостаточно. Подобные трактовки, по моему убеждению, способны вызвать лишь отторжение.
А вообще, для режиссера подобные нападки – нормальный рабочий процесс. И добавлю, что это вопрос выбора: либо ты тихо снимаешь популярные сериалы о девушках с экстрасенсорными способностями, получаешь деньги, и тебя при этом никто не трогает, либо будь готов к нападкам.
– Есть обойма исполнителей, которых можно увидеть в большинстве ваших лент. Например, Евгений Миронов и Сергей Маковецкий. Какие их актерские свойства снискали вашу любовь?
– Люблю Женю и Сережу за талант. Это божье касание – я точно знаю. Но и без труда, который они вкладывают в любую роль, ничего не сделать. Фантастические актеры – невероятно трудолюбивые, въедливые, точные. Когда я приступал к съемкам «Демона революции», то Миронову сказал: «Женя, без тебя снимать не буду». Конечно, есть замечательные портреты Ленина в кино – это и Ульянов, и Щукин, и Штраух. Но Миронов создал принципиально новый образ. У него есть некая загадочная метафизическая способность, которая меня всякий раз поражает.
– В «Зеркале для героя» персонажи попадают в сталинскую эпоху и проходят через экстремальные испытания. В «Спальном вагоне» по этому самому вагону то и дело прохаживается Сталин. Скажите честно, сталинская тема в этих лентах – это ваша принципиальная позиция или же дань перестроечной конъюнктуре?
– Это была антиконъюнктура! Если в те годы только ленивый не плясал на костях Сталина, то я не выставлял никаких оценок. А вообще «Зеркало для героя» – это дань памяти моих родителей. Не сочтите за банальность, но скажу честно: если во мне есть что-либо хорошее, то только от них. Мне запала в память одна история. Как-то после очередного школьного конфликта мы с другом решили удрать из дома. Прихватили какой-то провиант, и в путь. Но в дороге дико замерзли, испугались, решили возвращаться. Когда вернулся домой, батя посидел около меня, помолчал и сказал: «Как же ты мог, сынок?» И больше ничего. Мне этого хватило. С тех пор я дал себе зарок, что больше никогда не буду причинять им такой боли.