Сергей Маковецкий: никогда не было роли, о которой я мечтал
13 июня народному артисту РФ, члену Совета Российского Союза Правообладателей Сергею Маковецкому исполнилось 60 лет. Он – ведущий актер Московского театра имени Вахтангова, где играет главные роли в таких спектаклях, как «Дядя Ваня», «Евгений Онегин», «Улыбнись нам, Господи”». Снялся в десятках фильмов и сериалах. В театре, где служит актер, он дал интервью, в котором рассказал о том, как намерен отметить юбилей, почему в свое время не был принят в пионеры и в проектах каких режиссеров хотел бы поучаствовать в будущем.
— Сергей Васильевич, для начала скажите, как планируете отметить юбилей?
— Я родился 13 июня, в пятницу, 1958 года в городе Киеве. В эту среду, 13 июня, мне исполнится 60 лет. Это какое-то маленькое недоразумение. Когда начинаешь составлять эти цифры 6:0, ты понимаешь, что это хороший сухой счет. Дай бог, чтобы наша сборная по футболу выиграла хотя бы один матч с таким счетом 6:0, всухую. По ощущениям, это какое-то странное недоразумение.
Буквально еще вчера мне казалось, что я только пришел в театр и только начинаю постигать эту профессию. А на самом деле у меня заканчивается 38-й сезон в Театре имени Евгения Багратионовича Вахтангова.
У меня была уверенность, что день рождения я встречу где-то на стороне. Это повелось с момента моего рождения – мама начала рожать меня в машине, с тех пор моя жизнь и проходит «на колесах». Помню, что 50 лет я отмечал в Сочи на «Кинотавре», 55 лет встречал в Женеве – играл на гастролях спектакль «Дядя Ваня».
Все следующие дни рождения тоже были на выезде. Когда исполнялось 58 лет, был на гастролях в Германии, и как раз в этот день мы переезжали из Берлина в Майнц. У меня в купе был накрыт стол, люди подходили, поздравляли меня, выпивали за мое здоровье и угощались. Один немец выпил, закусил и стал давать деньги, решив, видимо, что попал в частный бар. И был счастлив, что в моем «буфете» все бесплатно.
И в 59 лет тоже были гастроли Театра Вахтангова, уже в Нью-Йорке. Потому я был уверен, что 60 лет встречу на стороне. Но театр сделал юбилейную афишу, в которую включил четыре спектакля, где я занят. 6 июня, в день рождения Пушкина, я сыграл в «Евгении Онегине» 8 июня у меня было «Горячее сердце» по Островскому, 10 июня – «Мнимый больной» по Мольеру. А в день 60-летия я сыграю чеховского «Дядю Ваню», так и отмечу юбилей.
—«Дядя Ваня» – ваш любимый спектакль?
— Да, это мой любимый спектакль. Я сказал в театре, что 13 июня буду играть «Дядю Ваню». Он так щемяще, по-хорошему падает на мою душу и позволяет каждый раз находить дополнительные нюансы. Я чувствую, понимаю этот спектакль, у которого 13 июня будет 227-е представление.
Когда этот спектакль только рождался, в нашем театре был сложный период. Старшее и молодое поколение разошлись во взглядах на нового худрука Римаса Туминаса, возглавившего труппу. Молодежь была «за Туминаса», потому что почувствовала, что талантлива и нужна. А старшее поколение почему-то решило, что Туминас не вахтанговский режиссер.
Мы репетировали «Дядю Ваню» с Туминасом, несмотря ни на что, не будучи на 100% уверенными, что выиграем эту историю. Мы оберегали Римаса. Все в этом спектакле виртуозно: Чехов, режиссура Римаса Туминаса, все персонажи, музыка Фаустаса Латенаса. Я теперь знаю, какая музыка должна звучать на последнем прощании. Это – тема «Дяди Вани».
— Вам рано об этом думать. Скоро 60 лет даже не будет пенсионным возрастом, который намерены законодательно продлить.
— Кстати, актеры могут уходить на пенсию досрочно, как балетные артисты. В 55 лет можно уйти на заслуженный отдых. Однако, по-моему, актер и пенсия – вещи несовместные. Если актер почувствует, что нет ни одной работы в театре, мгновенно набрасывается тоска, болезни, реальный возраст увеличивается в каких-то кубических масштабах. И человек уходит. А когда он знает, что у него есть хоть один спектакль, и он идет один раз в месяц, это его держит на этой бренной земле, он нужен. Актер не может уходить на пенсию. И не должен.
— Интересно, а сколько спектаклей сейчас в вашем репертуаре?
— У меня пять спектаклей в Театре Вахтангова. Еще я играю в «Пигмалионе» в Театре «Современник». В Московском ТЮЗе у меня есть спектакль “Черный монах”, но боюсь, что 30 июня мы сыграем этот спектакль последний раз. Это связано со здоровьем моего партнера – замечательного актера Игоря Николаевича Ясуловича, которому трудно играть в этой сложной в техническом отношении постановке. Он сам мне об этом сказал.
У меня есть и антрепризный спектакль, он называется «Бумажный брак», который я с радостью играю. Подумываю и о новом антрепризном спектакле. Ведь в репертуарном спектакле ты хочешь-не хочешь, а должен играть. А антреприза – это твой личный выбор. Главное, чтобы эта работа была качественной, сделанной на хорошем материале. Это для меня непререкаемые условия контракта.
— Вы говорите, что много ездите. А в родном Киеве давно бывали?
— Я родился в Киеве, там закончил школу. Там наша троица друзей, как чеховские три сестры, мечтала: в Москву, в Москву. И мы приехали в Москву. Я поступил в Щукинское училище, наша подруга Ниночка Нижерадзе – в мастерскую Олега Табакова (она сейчас работает в Киеве в ранге заслуженной артистки Украины), а наш третий друг Сергей в тот год не поступил, он поступил после армии и затем работал в Театре Образцова.
Последний раз я был в Киеве в 2016 году. Надеюсь, что я ничего плохого для моей родины не сделал. Мне хочется поехать, я давно не был на могиле моей мамы. Когда я приезжаю на родину, у меня открываются все фибры моей души. И Россия уже моя родина, ведь я здесь с 1976 года, когда еще был Советский Союз. Я – посол мира.
Наша профессия – самая мирная. Я вообще считаю, что хорошие театральные коллективы надо отправлять туда, где есть какое-то негативное отношение к нам.
Никогда не забуду, когда мы играли «Онегина» в Лондоне. Я открыл газету и прочитал, что наш «Евгений Онегин» получил у британских критиков высшую оценку – «пять звезд», и они рекомендуют своим соотечественникам посмотреть наш спектакль. Мы ассоциируемся у них не с матрешками и водкой, они смотрели на нас, раскрыв глаза.
То же самое было и с «Дядей Ваней», нам также выставили в Лондоне «пять звезд» и аплодировали с восторгом. В общем, хорошие театры надо отправлять в страны, где есть к нам негативное отношение. Думаю, что публика посмотрит и все поймет. Она поймет, что с нами можно и нужно иметь дела.
— Скажите, вы верующий человек?
— Да. Я крещен мамой. Я православный христианин. И в пионеры меня не приняли, потому что мы с мамой уехали на Пасху.
— А комсомольцем вы были?
— В комсомол меня заставили вступить, хотя я честно признавался, что не являюсь пионером. Но меня, похоже, не услышали и велели прочитать устав ВЛКСМ, что я и сделал.
В комсомол меня принимали ровно одну минуту. Я вошел в кабинет, где заседала комиссия в составе 15 бодрых юношей и девушек, мне задали вопрос: «Что такое быть коммунистом?» Я ответил: «Коммунистом можно стать только тогда, когда обогатишь свою память всем тем прекрасным, что создало человечество. Владимир Ильич Ленин». Меня приняли единогласно.
— И членом КПСС вы тоже были?
— Нет. Мыслей таких даже не было. Я работал в театре, занимался ролями. А там все само рассосалось.
Хотя настоящих коммунистов я знал. Это, например, Михаил Александрович Ульянов. Он входил в ревизионную комиссию ЦК КПСС и свято верил в светлое будущее, в коммунизм. Жил и работал по-честному, достойно.
И Евгений Семенович Матвеев тоже был истинным коммунистом. Сколько буду жить, столько буду помнить его благородный поступок по отношению к себе. У меня решался квартирный вопрос, мне сказали, чтобы я взял кого-нибудь для поддержки. Я позвонил Матвееву, и он пришел. А я накануне отказался сниматься в его фильме «Любить по-русски», мне показалось, что предложенная роль мне не подходит.
Матвеев был настоящий коммунист, и фильмы он снимал, как чувствовал, как верил. И партийный билет он не сжигал. Но таких коммунистов были единицы. Их вера у меня вызывает уважение. Потому что эта вера была истинная, не лицемерная. Они верили в коммунизм и с честью носили звание члена коммунистической партии Советского Союза.
— А вы сами во что сейчас верите?
— Сейчас, к сожалению, время безверия. В головах раскардаш. Тут же вспоминаешь Чехова: если бы они провели железные дороги, а по-прежнему тиф, нищета. Что-то отняли, во что человек верил, а взамен ничего не дали.
Сейчас все заменяет интернет, совсем какая-то другая жизнь, потусторонняя, зазеркалье. Вся наша молодежь владеет. Это я не умею. Мне мой внук говорит: «Деда, не волнуйся, это все для блондинок, тебе все подскажут». А я, обращаясь к интернету, всякий раз решаю гамлетовский вопрос: быть или не быть? Включить свою геопозицию на iPhone или нет? И нажимаю: «попозже».
Как-то очень хочется, чтобы не попозже, а сейчас наладилось здравоохранение, образование, законы. Сейчас, а не потом. Не хочется постоянно нажимать на кнопочку: “попозже”.
— Но, согласитесь, как артисту вам же сейчас не на что жаловаться. Вы много играете в театре, постоянно снимаетесь в кино. Какие новые проекты обдумываете?
— Сейчас думаю о литературном материале. Почему-то подумал о «Старшем сыне» Вампилова, чтобы сыграть в этой пьесе Сарафанова. Хотя интересное можно найти и в русских народных сказках, и в японских сказках. Надо брать и читать.
В какой пьесе Чехова я хотел бы еще сыграть? В «Трех сестрах», наверное, уже поздно. Или в «Иванове»? А, может, взяться за «Ромео и Джульетту»? Ей 102 года, а ему – 103. Помните, как в фильме Муратовой «Три истории». Старушка-мать и очень взрослая дочь ведут бесконечный диалог. Старушка-мать с балкона кричит: «Ты почему не звонишь?» А очень взрослая дочь под балконом бесконечно отвечает: «Я звоню-звоню, а ты трубку не берешь!» Возможна же такая сцена на балконе в возрастных «Ромео и Джульетте»?
Никогда не было роли, о которой я мечтал. И до сих пор нет. Наверное, это плохо. Всегда роли приходили как-то неожиданно для меня. К примеру, недавно мне предложили сыграть Ивана Грозного в новом сериале, съемки которого начнутся в августе. Никогда даже в страшных фантазиях я не мог помыслить об этой роли, а мне ее предложили. Как в свое время режиссер Кама Гинкас увидел мое интервью по телевизору и предложил мне роль в «Черном монахе». Многие роли, на которые я имел право, не пришли. Пришли другие роли, о которых я и не думал, но оказался к ним готов.
— Если не секрет, с какими режиссерами в театре вы хотели бы еще поработать?
— В первую очередь, с Римасом Туминасом. Очень бы хотел, чтобы он сделал со мной новый спетакль. Хотел бы еще поработать с Сильвиу Пуркарете. Я с удовольствием играю в его постановке «Мнимый больной». Возможно, и с Сашей Коручековым еще бы что-то сделал. Он недавно поставил «Горячее сердце», где я занят. Возможно, надо осуществить еще один проект, но на другом, более камерном, сольном материале. Интересно было бы встретиться с Оскарасом Коршуновасом.
— А с Богомоловым, Серебренниковым не хотелось бы встретиться?
— Скажу честно, нет. Я не понимаю их. Единственный спектакль, который мне когда-то понравился, это был «Пластилин» Кирилла Серебренникова. Больше меня ничто не вдохновило.
Я не понимаю, почему у Константина Богомолова Роза Хайруллина должна играть Лешу Карамазова? Хоть убейте меня. Это какие-то собственные комплексы?
Мне кажется, что все это уже давно было. Мальчики играли девочек, а девочки – мальчиков. Однажды даже покойный Петр Наумович Фоменко сказал: «Все давно уже было, просто нас еще не было».
Эти ребята часто ездят по артхаусным фестивалям, которых в той же Германии очень много. Мне кажется, что у нас другие ощущения театра. Я не понимаю театра, где полчаса лежат и кашляют. А я должен на это смотреть.
Я хочу сидеть в зрительном зале и сопереживать тому, что происходит на сцене. Я должен быть соучастником спектакля, а не сторонним наблюдателем и разгадывателем ребусов. Вот падают яйца с неба, а я думаю, сколько их еще упадет? Потом актер начинает их собирать (кстати, это был спектакль «Чайка”), а я считаю, слава богу, осталось два яйца. Это что – театр? Для меня – нет. Уверен, что у этих художников есть масса поклонников. На здоровье, смотрите. Ничего закрывать не надо. Но я за театр Римаса Туминаса.
— А в кино, кто для вас приоритетный режиссер?
— Сергей Урсуляк. Мы сделали с ним уже семь фильмов, сейчас заканчиваем работу над восьмым.
Нашей первой встречей были «Летние люди» по «Дачникам» Горького, потом было «Сочинение ко Дню Победы», где я играл взяточника Чечевикина. Потом – прекрасный детектив «Убийство Роджера Экройда», но Сережа почему-то назвал фильм «Неудача Пуаро». Не надо включать в названия такие слова, как «неудача», у них очень сильная энергия. Далее последовала «Ликвидация», в которую я вошел после смерти замечательного Андрюши Краско. Потом – «Исаев», где я сыграл писателя Никандрова. Следующей стала «Жизнь и судьба», которую я обожаю. Я обожаю моего прекрасного Виктора Павловича Штрума и горжусь там чтением письма матери.
Это подлинное письмо матери Гроссмана, которое она написала в гетто в 1941 году. Гроссман получил его в 1944 году, будучи на фронте. Достаточно прочитать это письмо, чтобы понять, что такое война.
Седьмым проектом Урсуляка, в котором я снимался, стал «Тихий Дон». Сережа доверил мне роль Пантелея Прокофьевича Мелехова. Урсуляк всех нас заставил ходить на ипподром. И меня тоже, потому что Пантелей Прокофьевич в свое время выступал перед государем и так ногу травмировал. Я не овладел джигитовкой, но на экране я сам мчусь галопом, и горжусь этим.
Недавно Урсуляк приступил к экранизации романа Алексея Иванова «Ненастье», где предложил мне роль Яра Александровича. «Роль небольшая, – сказал Сергей. – Если ты откажешься, я приму, если согласишься, буду рад. Поверь, мы сделаем эту роль интересной». Сериал должен выйти осенью на канале «РТР». Это будет восьмая наша совместная работа с Урсуляком. Дабы завершить кинотему, скажу, что получил приглашение сняться еще в двух крупных телесериалах, съемки которых начнутся в августе.
— Вы такой успешный актер, наверняка ваш дом буквально заставлен наградами?
— У меня, действительно, очень много кинопризов. Три «Золотых Орла», две «Ники», два «Золотых Овна», еще есть «Золотое яблоко», «Золотой листок», гран-при разных кинофестивалей.
А вот театральных призов у меня практически нет. Есть только одна «Хрустальная Турандот» – за «Дядю Ваню». И ни одной «Золотой маски» у меня нет. Но нет и нет, никакого сожаления по данному поводу я не испытываю. На полочки есть что поставить.
— Вы практически никогда не рассказываете о доме, о семье. Почему?
— Я люблю свою семью. Супругу, сына, невестку, внуков. Это все мои любимые люди, о которых я забочусь, которых берегу и ценю, ради которых готов работать. Я просто стараюсь о семье много не говорить, потому что это та твоя душа, куда посторонних пускать не принято.
— Скажите, была ли в вашей жизни такая неудача, о которой вы больше всего переживаете?
— Первое, о чем я подумал, неужели нельзя было помочь маме преодолеть ее болезнь. Все ли я сделал, чтобы продлить ей жизнь Об этом думаю.
— А чем больше всего гордитесь?
— А вот про это не скажу. Просто процитирую одну фразу: «Если вы хотите что-то узнать у умного человека, подумайте, нужно ли вам это».